INTERVIEW

Интервью Playboy: Владимир Набоков

Это интервью с Владимиром Набоковым  было напечатано в январском номере журнала за 1964-й. Долгая и увлекательная беседа, мистическое исчезновение нескольких страниц набранного на печатной машинке диалога. Иначе и не могло быть, ведь общались с одним из знаковых писателей XX века

Когда в США в 1958-м вышел роман «Лолита», за одну ночь вы стали знаменитым и богатым. До этого в течение 30 лет вы пользовались уважением среди знатоков литературы, а после публикации романа получили признание и порицание, став всемирно известным автором сенсационного бестселлера. Произведя такой фурор, вы сожалели о том, что написали «Лолиту»?

Совсем наоборот, я с содроганием вспоминаю о моменте в 1950-м и повторившемся в 1951-м, когда я собирался сжечь маленький дневник профессора Гумберта в черной обложке. Нет, я никогда не буду сожалеть о том, что написал «Лолиту». Написание этого романа было как собирание прекрасной головоломки – одновременно его сюжет и развязка, поскольку одно является зеркальным отображением другого, в зависимости от того, под каким углом вы смотрите. Конечно, этот роман полностью затмил другие мои произведения – по крайней мере те, которые я написал на английском языке: «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», «Под знаком незаконнорожденных», мои новеллы, мою книгу воспоминаний. Но меня это не огорчает. Эта вымышленная нимфетка источает необъяснимое тонкое очарование.

Многие читатели и критики не согласились бы, что ее очарование является нежным, но лишь некоторые стали бы отрицать, что в нем есть что-то странное – настолько, что, когда режиссер Стэнли Кубрик предложил свое видение экранизации «Лолиты», вы сказали: «Конечно, придется изменить сюжет. Возможно, они сделают Лолиту карлицей. Или в фильме ей будет 16, а Гумберту 26». Хотя в итоге вы написали сценарий сами, некоторые критики раскритиковали фильм за отсутствие в нем остроты в отношениях между главными героями. Вам понравился конечный результат?

Я думаю, что фильм просто превосходный. Актеры и актрисы, исполняющие роли четырех главных персонажей, заслуживают наивысшей похвалы. Сью Лайон, несущая поднос с завтраком или по-детски натягивающая свитер в машине, – это моменты незабываемой актерской игры и режиссуры.

Каким образом двойной успех романа «Лолита» – успех самого романа и его экранизации – повлиял на вашу жизнь: он изменил ее в лучшую или в худшую сторону?

Я перестал преподавать – это единственное изменение. Обратите внимание, что мне нравилось преподавать, мне нравился Корнелл, мне нравилось читать лекции о русских писателях и великих европейских произведениях. Но когда тебе около 60, и особенно зимой, человеку становится физически трудно преподавать, каждое утро вставать в определенное время, пробираться по заснеженному шоссе, идти длинными коридорами к аудитории, прилагать усилия, чтобы мелом на доске изобразить карту Дублина Джеймса Джойса или устройство полуспального вагона в экспрессе Санкт-Петербург – Москва в начале 1870-х – без понимания которых ни «Улисс», ни «Анна Каренина» не имеют смысла. По какой-то причине самые яркие воспоминания связаны с экзаменами. Преобладает атмосфера скуки и катастрофы. Кто-то уныло смотрит на меня, ищет во мне с надеждой и ненавистью источник запретного знания.

Хотя вы родились в России, вы уже много лет живете и работаете в Америке и Европе. Вам знакомо чувство сильной национальной принадлежности?

Я – американский писатель, рожденный в России, а образование получил в Англии, где изучал французскую литературу, потом 15 лет провел в Германии. Прибыв в Америку в 1940-м, решил стать американским гражданином и сделать Америку своим домом. Получилось так, что я сразу же столкнулся с самым лучшим, что есть в Америке: с ее богатой интеллектуальной жизнью и легкой, дружественной атмосферой. Я погрузился в ее огромные библиотеки и Большой каньон.

Я работал в лабораториях американских зоологических музеев. У меня появилось больше друзей, чем когда-либо было в Европе, мои книги – и старые, и новые – нашли своих благодарных читателей.

Я стал тучным, как Кортез, мой вес вырос с нормальных для меня 140 фунтов до огромных и веселых 200. Как результат, я американец на одну треть – хорошая американская плоть греет и защищает меня.

Вы прожили в Америке 20 лет, но у вас никогда не было собственного дома или действительно насиженного места. Вы чувствуете себя таким непоседливым или таким чужим, что мысль о том, чтобы осесть на одном месте, раздражает вас?

Я полагаю, что основная причина, глубокая причина, заключается в том, что никакое место, которое не повторяет в точности обстановку моего детства, не удовлетворит меня. Мне никогда не удастся найти место, повторяющее мои воспоминания, – так зачем мучить себя тем, что лишь отдаленно его напоминает?

Есть также другие серьезные причины: например, импульс, привычка подчиняться импульсу. Я так стремительно покинул Россию, с такой силой возмущения, что с тех пор я – перекати-поле.

Вы ведете жизнь уединенную и более-менее оседлую, как говорят все источники, в гостиничном номере. Как вы проводите время?

Зимой я просыпаюсь около семи: вместо будильника меня будит галка – большая, блестящая, черная птица с большим желтым носом, которая прилетает на балкон и очень мелодично кудахчет. Я немного лежу в кровати, прокручивая и планируя в уме день. Около восьми бреюсь, завтракаю, предаюсь размышлениям в туалете, затем ванна – в таком порядке. Затем до обеда я работаю в своем кабинете, прерываюсь ради короткой прогулки с женой вдоль озера.

Практически все известные русские писатели XIX века прогуливались здесь когда-то.

Где-то в час дня мы обедаем, в половине второго я возвращаюсь в свой кабинет и без перерыва работаю до половины седьмого. Затем прогуливаюсь до газетного киоска, чтобы купить английские газеты, в семь – ужин. Никакой работы после ужина. Я ложусь в постель около девяти. Читаю до половины двенадцатого, затем до часу ночи пытаюсь побороть бессонницу.

Примерно два раза в неделю мне снится старый добрый длинный кошмар, в котором присутствуют неприятные персонажи, пришедшие из прошлых снов, появляющиеся в более или менее повторяющейся обстановке: калейдоскоп разобщенных впечатлений, фрагментов дневных мыслей и непродуманные механические образы, совершенно лишенные всевозможных тайных или явных смыслов, которыми их наделяет Фрейд, но похожие на процессию сменяющих друг друга фигур, которые мелькают, когда закрываешь уставшие глаза.

Что вы хотите оставить после себя – или писателю не стоит беспокоиться об этом?

Что касается достижений, у меня нет плана или программы на 35 лет, но у меня есть отдаленные представления о моей жизни в литературе после смерти. Вне сомнений, будут взлеты и падения, долгие периоды забвения. С потворства дьявола я разворачиваю газету в далеком 2063-м и на страничке, посвященной книгам, читаю: «В наши дни никто не читает Набокова или Фулмерфорда». Ужасный вопрос: а кто же такой этот несчастный Фулмерфорд?

Интервью Alvin Toffler

Перевод Юлия Вознина

Фото Ron Traeger